Уникальный взгляд на белорусскую тюремную реальность изнутри, благодаря интервью с Леонидом Судаленко. Этот правозащитник и профсоюзный юрист смог в подробностях нам рассказать о том, что происходит с политическими заключенными в белорусских колониях и следственных изоляторах.
- Какими были первые впечатления после освобождения?
Находясь в колонии, до последнего не был уверен, что меня отпустят по «звонку», как говорят в тех местах, где я был. Иными словами по окончании срока заключения. Администрация колонии сделала меня злостным нарушителем, следующий шаг — это печально известная 411-я статья Уголовного кодекса с добавлением нового срока за злостное неисполнение условий отбытия наказания. Я не говорил своим близким об этом, а сам до последнего дня переживал. Особенно тогда, когда за 10 дней до освобождения опер (оперативный сотрудник — авт.) забрал меня с вещами на выход с отряда. Думал к судье повезут по новый срок! Завели на КП, оставили вещи и по надуманному предлогу влепили 10 суток ШИЗО. Кстати, именно оттуда меня по «звонку» рано утром, пока «зона» спала, главный опер вывел на КП, отдал личные вещи и показал в сторону автобусной остановки.
Конечно я был в шоке, как та рыба, выброшенная на берег. Обычно освобождают часов в 10-11 утра, я тоже к этому времени ждал семью. И вот сижу я на остановке в тюремной робе не бритый, не мытый, все же 10 суток валялся на полу без матраса, без постельного белья, скажу вид и состояние у меня так себе. «Нормальным» зэкам накануне из личных вещей дают гражданскую одежду, они вымыты, чистые, переодетые, без неприятных запахов выходят к встречающим. Я же был поставлен в иные условия! Хотел позвонить, узнать когда семья приедет, да люди шарахались от меня, раза три отказали дать мобильный. Раза с пятого повезло, девушка видимо привыкшая к таким как я, не испугалась, звоните говорит, не стесняйтесь, пока моя маршрутка придет, можете говорить…
Через часа четыре появилась семья. Видео этой встречи доступно в Интернете, говорить особо не буду. Пытался на заправке помыться, но там нет душа. Переоделся в туалете, сел за руль авто и так до самого Гомеля ехал, разговаривая с сыном и женой. Дома ждал младший сын-школьник, обнялись, почти в мой рост, сильно изменился. Когда был в тюрьме, младшего не пускали на свидание, потому что несовершеннолетний, а в лагере лишали свиданий, потому что я «не стал на путь исправления». Так и отсидел весь срок без свиданий. Когда меня арестовали, ему говорили папа в командировке. Он однажды со школы пришел и заявил — наш папа в тюрьме. Одним словом, при виде младшего глаза были мокрые...
Жесткое задержание и беззаконие
- Каковы были обстоятельства вашего задержания в январе 2021 года?
- В сети есть мое открытое письмо накануне задержания, где я заявляю о беспредельных обысках в офисе и по месту моего жительства. После обысков и до задержания прошло 13 дней и за это время я мог уехать со страны, но не уехал, повторял — бежать должны они, а не я. Я тогда твердо стоял на ногах!
Задерживали как особо опасного преступника ОМОНовцы в балаклавах, как говорится лицом в снег при выходе с подъезда по пути на работу. Отвезли вначале в ИВС, потом через два дня в СИЗО, где и забыли меня на два месяца. После мне стали предлагать различные пути развития ситуации. Предлагали разумное «сотрудничество» в обмен на свободу, видеозапись-оговор своих коллег по правозащитному цеху и т.д. и т.п. Выстоял, не променял своей совести, своей свободой и этим горжусь!
Правозащитное сообщество Беларуси сразу же после задержания признало меня политическим заключенным!
После того как меня задержали — стали искать обвинение. Вначале было финансирование протестов, что исключало содержание до суда под стражей. Потом появилась организация протестов, что и дало «беспредельщикам» в погонах право держать меня до суда в условиях тюрьмы. Я изначально отказался от сотрудничества со следствием, заявляя об их пристрастности, выдержал занятую позицию и в суде, стал давать показания только после опроса всех свидетелей. Не признал тогда, не признавал в тюрьме, в лагере и не признаю никогда своей вины в предъявленных мне обвинениях, потому что помощь другим людям не может являться уголовным деянием!
- В суде было такое же отношение?
- Суд надо мной и двумя моими помощницами проходил в закрытом режиме. Это значит, что людям в судейской мантии и прокурорском мундире стыдно смотреть людям в глаза. А поддержать меня в первый день пришло в суд не менее 100 человек. Спасибо еще раз вам всем! Закрыть суд ходатайствовал прокурор города, мотивируя прошение банковской тайной и движением средств по счетам. Дошли до абсурда. К моему счету была «привязана» карточка младшего сына, который в школьном буфете покупал себе перекус. И когда дошла очередь оглашать в суде транзакции по счету, судья зачитывал расходы - «СШ №62 Гомеля, сосиска в тесте, фанта! Или смаженка, пепси-кола, мороженое, чипсы»…
Часто доводилось слышать, приговор вступил в законную силу, значит ты преступник. А как он мог вступить, если меня не доставили с камеры на апелляцию, рассмотрели апелляционную жалобу даже без моего адвоката? В результате закрытого, а равно несправедливого суда у меня без преступления забрали три года жизни! Такие сосиски в тесте, как я часто повторяю.
- Была реакция со стороны международного сообщества после вашего задержания?
- В день моего ареста посольства США и Франции в Минске призвали белорусские власти к немедленному освобождению меня и двух помощниц, а также прекращению в отношении нас репрессий. Франция поддержала меня как лауреата премии Французской Республики «Свобода, равенство, братство», которую я получил как адвокат «дармоедов» в 2018 году.
В нашу защиту выступили ряд международных и национальных правозащитных организаций. Например, Международная Амнистия заявила, что мы не совершили никаких международно признанных уголовных деяний, а приговор нам – наказание за законную правозащитную деятельность, которая является частью развязанной властями Беларуси кампании по уничтожению гражданского общества и подавлению основополагающих прав человека в стране.
Условия сожержания на уровне пыток
- Какие были условия вашего заключения?
- Заключение состоит из двух этапов. После задержания и до суда больше года в гомельском СИЗО или централе, как его называют и потом лагерь. Если сравнивать, колония безусловно получше будет.
К политическим особое отношение начинается еще со следственного изолятора, хотя там все еще имеют статус подозреваемых и вина каждого в преступлении еще не доказана. В нарушение презумпции невиновности администрация сразу же поставила меня на профилактический учет, присвоив такую категорию профучета как «Склонен к экстремизму и иной деструктивной деятельности».
Политические в сравнении с обычными подследственными подвергаются дополнительным проверкам, дополнительным докладам, каждый раз по нескольку раз в день повторяя присвоенную категорию профучета. Часто политическим назначаются внеочередные и дополнительные дежурства по камере с обязанностью ее полной уборки. Проштрафившихся тут же отправляют в карцер, в котором приходится спать без матраса и постельных принадлежностей. Политических этапируют в суды и обратно (а у меня всего по делу было 26 заседаний в суде) как особо опасных преступников в наручниках застегнутых ссади в полусогнутом положении лицом вниз. При этом один из конвойных дополнительно пристегивал себя к наручникам.
Также все политические, вне зависимости от возраста обязаны спать исключительно на втором ярусе нар, что для людей в возрасте создает определенные неудобства, поскольку нары не оборудованы специальной лестницей, на спальное место приходится буквально запрыгивать с пола. При этапе в колонию в «столыпинских» вагонах политическим не снимают наручники даже ночью, на этапе я был вынужден спать в наручниках, причем застегнутых сзади. Этап длился около 12 часов.
В лагере жизнь иная. Небо, свежий воздух, видишь солнце, птиц, листву деревьев. Но здесь проблема другая - политическая.
- Что было наиболее сложным в момент нахождения в колонии и СИЗО?
- В СИЗО самым сложным было постоянное нахождение в полумрачной камере. Год прожить в условиях общественного туалета, так скажу, не самое лучшее занятие в жизни. Кроме того, я был вынужден выкуривать пассивно до 10 пачек сигарет в день. Сам некурящий, мне поначалу плохо становилось, кружилась голова. Даже к начальнику ходил, а тот в ответ - «нет говорит Леонид Леонидович у нас ВИП-хат для некурящих»! И это при неработающей вентиляции. Выручала ежедневная прогулка один час, ходил и в жару и в мороз подышать свежим воздухом. Все остальные 23 часа в течение года находился в прокуренной, полумрачной камере с искусственным светом. Много писал, читал, тот же архипелаг гулаг Солженицина перечитал, зрение сильно упало.
В колонии самым сложным был пожалуй информационный вакуум, который администрация лагеря создает вокруг политических. Опять же ходил к начальнику колонии, доводил, что в моем приговоре нет записи «без права переписки», тем не менее, просидел весь срок без писем, только от супруги отдавали переписку. Было положено четыре звонка в месяц по 10 минут, но политических всегда прослушивает опер и предупреждает, о чем нельзя говорить (политика, война в Украине и т.д.). Вот так и сидишь, «зековским радио» как там говорят живешь, слухами, кто что сказал, одним словом. Такую информацию нужно было перепроверять.
- За решёткой находятся профсоюзные активисты и лидеры, которым необходима медицинская помощь. Достаточна ли она в условиях тюрем и колоний?
- Я поступил в колонию в самый разгар короновирусной инфекции, температура под 40 градусов поднялась, сознание то уходит, то приходит. Понимал, что понадобись аппарат искусственной вентиляции легких, все, конец, его просто там нет! Тело бы родственникам бы отдали, да на проверке записали — минус один! 18 дней провалялся в изоляции не зная, от чего мне дают антибиотик раз в день.
В колонию я поступил с диабетом и регулярно нужно было измерять уровень глюкозы в крови. За все время там мне не сделали ни одного анализа на этот счет. Необходимые лекарства и витамины, посланные медбандеролью семьей, вернулись обратно с пометкой "отказался от получения". Я сохранил такую бандероль для истории.
Единственное, что работает в тюрьмах и колониях — это флюорография грудной клетки для диагностики туберкулеза. Причем аппараты там современные, видимо еще полученные до событий 2020 года по грантам Евросоюза. Все другое там, «на отвали», как зэки между собой медпомощь называют.
Меня например с температурой 37,4, когда озноб, тело дрожит, врач отправлял в холодный цех на работу. «Лепила» (тюремный врач — авт.), как его там называют, дал таблетку и сказал, к вечеру пройдет!
Из-за скудного питания и длительного отсутствия витаминов организм у заключенных ослабевает, падает, не сопротивляясь болезням и инфекциям иммунитет. А для заключенных в возрасте это большая проблема, там где молодой организм может еще выстоять, для людей после 60-ти приговор может быть равен пожизненному или даже путевке в один конец!
Усугубляет ситуацию невозможность без назначения врача получить с воли необходимые лекарства и даже витамины. Без них выпадают зубы, а протезирования в лагерях нет. Вот и сидят зэки, особенно те кто с большими сроками, пережевывая годами пищу деснами.
И не дай Бог в зоне серьезно заболеть. Пока найдут конвой, пока отвезут к гражданским врачам, часто бывает поздно. За полтора года колонии я знаю три смерти. И если первая у мужчины в возрасте по онкологии, две другие вызывают большие вопросы. Парень, причем политический в среднем возрасте с отбоя лег спать и утром не поднялся. Это была не насильственная смерть, не «заточка» в живот!
Сегодня в заключении находится ряд профсоюзных лидеров в возрасте старше 60-ти лет. У всех их есть свои болячки. Дай Бог им всем здоровья выдержать испытания. Говорил и повторяю, многих, особенно людей с заболеваниями и большими сроками, мы можем не дождаться!
Желтые бирки для политзаключённых
- Каково отношение администрации колоний к политическим заключённым?
- Все, кто заезжает в лагерь по политическим статьям, обязаны носить бирку желтого цвета, в отличие от остальных осужденных, бирка у которых белого цвета. Весь персонал колонии проявляет к политическим особый интерес. Для политических установлены три дополнительные проверки с обязательным построением в локальных участках. Это значит, что осужденные с белыми бирками в это время занимаются своими делами, смотрят телевизор, а политические стоят на улице в любую погоду и любое время года в ожидании проверяющего. При докладах всякий раз обязательная ссылка "Склонен к экстремизму и иной деструктивной деятельности". И так на протяжении всего срока.
Политическим очень часто предъявляют искусственные обвинение в нарушениях (в лагере, в котором я был все без исключения политические являются нарушителями и соответственно осужденными, не ставшими на путь исправения). Зачастую вызывает начальник отряда политического и заявляет – выбирай, курил в неположенном месте или опоздал на физзарядку.
Наиболее известных и публичных политических переводят в режим злостных нарушителей (три и более нарушения в год), что может привести, как я уже сказал, к дополнительному сроку заключения. Меня, например перевели в статус злостного нарушителя, в результате до конца срока не был уверен, что выйду на свободу по его окончанию.
Для меня был установлен фактический запрет на длительные свидания с семьей, я не получил за все время в лагере ни одного свидания с женой и детьми, ни одного видеозвонка в семью, в отличие от других заключенных. Даже тогда, когда у жены умер отец, мне не дали свидания либо телефонного звонка, хотя закон допускает даже выезд осужденного под конвоем для прощания с близкими людьми.
Для политических в лагере установлен запрет на одиночное передвижение по территории, при передвижении с отрядом политические обязаны идти исключительно в первых рядах колонны, к нам не применяются предусмотренные законом гарантии об условно-досрочном освобождении либо замены на более мягкий вид отбытия наказания, не распространяется амнистия либо президентское помилование, поскольку все мы имеем статус осужденных, не вставших на путь исправления.
Спальное место в лагере для политических, вне зависимости от возраста также исключительно на втором ярусе, даже при свободных местах на первом. Политическим установлен фактический запрет на учебу в лагере в имеющемся ПТУ. И здесь не учеба главное, здесь возможность целый год ходить на занятия в теплый класс, а не мерзнуть в холодном цеху на «промке» (промышленной зоне — авт.). За все время моего нахождения в лагере ни один политический не был допущен к обучению в теплых классах.
Проведя в колонии полтора года и работая ежедневно по 8 часов в цеху, я не получил трудового отпуска (другие получают отпуск 14 дней после 11 месяцев работы), мне не было зачислено на лицевой счет ни одной копейки за ежедневно выполняемую работу, включая выполнение доведенных норм выработки. При освобождении из лагеря выдали справка о заработной плате, где самым большим ежемесячным начислением указана сумма в 2 рубля 40 копеек (менее 1 доллара США). Тем не менее, даже эти копейки не поступили мне на счет.
Уместно вспомнить забавный случай. В колонии я ходил в клуб играть в шахматы и когда по итогам шахматного турнира в лагере занял 2-е место, мне в отличие от тех, кто занял 3, 4 и 5 места не выдали подписанную начальником колонии грамоту и не предоставили, как другим дополнительного звонка домой в качестве поощрения. Отношение, как к врагу народа...
- Почему, на ваш взгляд, к политическим заключённым применяется “особое” отношение?
Думаю такое отношение существует по всей стране во всех колониях. И это не выдумка местной администрации, все идет сверху, с ДИНа (департамент исполнения наказаний — авт.), а вот кто там отдает генералу команды, можно только догадываться!
В тех местах где я был, рассказывали, что лет 10 тому к наркоманам, кто сидел по известной народной 328-й статье было аналогичное отношение, они носили бирки зеленого цвета и по ним точно также «работала» администрация. Сейчас им на смену пришли политические, те кто сидят по так называемым экстремистским статьям. Не может Лукашенко простить нам уроки 2020-го года!
- Удавалось ли в колонии консультировать людей?
Должен сказать, когда заезжаешь в лагерь, о тебе все всё знают, кто ты и что ты? И хотя опера предупреждали меня изначально о недопустимости помощи другим, даже пугали ШИЗО и прочими неприятностями, тем не менее, я людям помогал. Втайне писал «надзорки» (надзорные жалобы — авт.), «помилухи» (прошение о помиловании — авт.) и иные процессуальные документы заключенным, например помогал разбираться в вопросах с судебными исполнителями. Политическим никогда не отказывал, отказал один раз человеку, прочитав его приговор. На его счету жестокое убийство двух престарелых пенсионеров и я ответил, что переступить через себя не могу. Несмотря на его угрозы, в том числе подкинуть мне «заточку» я выдержал давление. Между правовыми знаниями и зэковским беспределом в зонах один шаг.
Уничтожение демократических профсоюзов
- Почему Лукашенко расправился с независимыми профсоюзами?
- Он как никто другой понимает силу независимого профсоюзного движения в отстаивании социально-экономических прав людей труда. В результате разгромили профсоюзы и преследовали их лидеров, приговорили к длительным срокам тюремного заключения.
Это представители Белорусского Конгресса демократических профсоюзов Александр Ярошук, Сергей Антусевич, Ирина Бут-Гусаим, которых обвинили в действиях, грубо нарушающих общественный порядок (ч. 1 ст. 342 УК), а Ярошуку еще и в призывах к применению ограничительных мер, иных действий, направленных на причинение ущерба национальной безопасности (ч. 3 ст. 361 УК).
Лидеров профсоюза работников радиоэлектронной промышленности Геннадия Федыныча и Василия Бераснева приговорили к 9 годам лишения свободы, Вячеслава Орешко - к 8 годам лишения свободы усиленного режима. Всех обвинили в призывах к применению ограничительных мер, направленных на причинение вреда национальной безопасности (ч. 3 ст. 361 УК), разжигании иной социальной вражды (ч. 3 ст. 130 УК), создании экстремистских формирований или участия в них (ч. 1 и 3 ст. 361-1 УК).
- После этих шагов режима, у белорусского рабочего движения есть будущее?
Уверен, с приходом в страну демократического правительства у профсоюзного движения будут отличные перспективы. Мы видим профсоюзную силу в странах Европы, что нам мешает делать то же самое?
Никакой альтернативы сильному профдвижению нет, от этого выиграют все, в том числе и белорусская экономика. Как только в страну вернется конституционная законность, профсоюзы стразу же оживут!
- На ваш взгляд, важно ли внимание международных организаций и профсоюзных объединений на ситуацию в Беларуси?
Конечно важно, что бы белорусский вопрос, ситуация вокруг независимых профсоюзов в стране не исчезали от внимания международных организаций.
- Как вы оцениваете принятие 33 параграфа Устава МОТ к Беларуси?
Для нашей страны путь к применению 33-го параграфа устава Международной организации труда имеет продолжительность уже почти в два десятилетия. В определенные периоды мы оказывались все ближе и ближе к тому, чтобы стать в один ряд с Мьянмой, к которой впервые была применена эта мера. Его применение – это исключительная мера, которая за более чем 100-летнюю историю существования МОТ использовалась один раз. Беларусь – это второй случай.
После сфальсифицированных выборов 2020 года и открытого нарушения прав трудящихся, закрытия профсоюзов и отправки лидеров независимых профсоюзных организаций за решетку этот вопрос возник вновь. Если же говорить о непосредственных мерах, которые могут быть сейчас использованы, то они могут быть как минимальными, так и максимальными – вплоть до экономического эмбарго, как это было в случае с той же Мьянмой. Нужно учитывать, что в условиях войны, когда на Беларусь распространяются санкции за соучастие в агрессии против Украины, уже многие меры и так применены. Будут ли эти санкции усилены еще больше покажет ближайшее время.
«Мы обязаны не бояться!»
- Что сразу же сделали после освобождения?
- Я пробыл в Гомеле всего 11 дней. За это время успел навестить и попрощаться с пожилой матерью. Заехал к отцу жены на кладбище, поговорил с ним, цветы положил. Он мне в тюрьму писал, оставайся таким как есть, я горжусь тобой. Как отец он мне был, часто в грибы с ним ходили, он все места в лесу знал, жаль не дождался.
Я не увидел радости на глазах людей, улыбок, все вокруг мрачные, запуганные. Разве стоит так жить?
- Почему вы решили покинуть Беларусь?
- До последнего дня не планировал эмигрировать. Только когда понял, что с одной тюрьмы попал в другую, пришлось принять для себя это непростое решение. Знаете, мои персональные данные, как и всех политических внесены в республиканский список экстремистов и к нам особый контроль после освобождения.
Когда я стал на учет в милиции, мне выдвинули ряд требований — обязанность еженедельно по воскресеньям посещать их профилактические мероприятия, давать пояснения относительно своего образа жизни. Один раз сходил, фильм о наркоманах в актовом зале показали. Ежедневно ко мне домой являлись сотрудники и под видеорегистратор давали подписаться о моем местонахождении. Более того, даже на выезд с города я обязан был получить разрешение у милиции, обосновывая цели своей поездки. И так в течение всего срока погашения судимости! А за малейшее нарушение этих условий штраф до 100 базовых или арест на 15 суток.
Разве это не тюрьма? Фактически домашняя химия! Я понимал, предъявление мне новых уголовных обвинений, вопрос времени. В стране фактически заблокирована любая независимая информация в Интернет, а за посещений неправильных сайтов или соцсетей люди ежедневно получают уголовные сроки. И к тому же разгромлены и ликвидированы правозащитные организации, с которыми я работал и сотрудничал. Тот же профсоюз РЭП, где я около 14 лет работал правовым инспекторм. Фактически, для меня это равнозначно запрету на профессию. Жизнь в такой агрессивной среде я для себя не представлял, отсюда и мой выбор выехать со страны.
- Власти уже отреагировали на ваш отъезд?
- Милиция после отъезда ищет меня, интересуются у родственников, когда я вернусь. Пришлось направить им уведомление: «Будучи осужденным в результате несправедливого и закрытого суда к трем годам лишения свободы за преступление, которое не совершал, являясь законопослушным гражданином, после освобождения из "ИК-3" по отбытии срока наказания я стал на учет в районной уголовно-исполнительной инспекции. Вскоре из-за продолжающихся в отношении меня репрессий я был вынужден покинуть пределы страны, выехав в Литву, где намерен оставаться до момента, пока в Беларусь не вернется конституционная законность. По этой причине не имею возможности являться и принимать участие в проводимых районной инспекцией профилактических мероприятиях. По любым другим возникающим ко мне вопросам, в том числе и по вопросам моего поведения, а также образа жизни прошу обращаться непосредственно по номеру мобильного телефона». Оставил им свой литовский номер, пока не звонили.
- Уже определились чем займётесь за пределами Беларуси?
- Пока трудно строить долгосрочные планы, далеко не заглядываю. Рад буду после решения всех бытовых и организационных вопросов вернутся к своему любимому занятию, защищать права других людей. Особенно меня беспокоит вопрос политзаключенных, которых с каждым днем становиться все больше и больше. Сейчас встречаюсь, разговариваю с людьми, пытаюсь понять, что делать, что бы политические вышли на свободу. Я это все испытал на себе и понимаю, что нужно бороться за каждый день, по этому вопросу не говорить, об этом кричать нужно!
Днями принял участие в ежегодной Конференции ОБСЕ по человеческому измерению, проходившей в Варшаве. Как раз говорили по поводу пыток, бесчеловечного обращения в белорусских тюрьмах. Я говорил о гуманитарной проблеме в вопросе пожилых политзаключенных, их состояния здоровья и невозможности получения необходимого лечения. Дай Бог нам дождаться профсоюзных лидеров, которым уже за 60 лет. Сейчас в Беларуси столько проблем, что правозащитной работы хватит на 100 лет вперед!
- Какие шаги, по вашему мнению, могли бы способствовать диалогу и урегулированию кризиса в стране?
- Сегодня в тюрьме вся Беларусь. Сидят профсоюзные лидеры, правозащитники, журналисты, политологи и просто неравнодушные к своей судьбе белорусы. Закрытые и несправедливые суды работают как конвейер, осужденных везут в колонии, а на их место приходят новые волны политзаключенных.
Я соглашаюсь с руководителем правозащитного центра "Весна", нобелевским лауреатом Алесем Беляцким о том, что Беларуси нужен широкий общественный диалог, направленный на национальное примирение. Уверен, рано или поздно мы к этому придем, с диалога начнутся перемены в стране!
- Что вы хотели бы сказать людям, следящим за вашей историей и борьбой за права человека в Беларуси?
- Опять же, не буду оригинальным, если скажу — не бойтесь! Нас загоняют в страх, а мы должны и обязаны не бояться. Мы пришли в этот мир не для того, что бы жить в страхе. Я не жалею ни об одном прожитом дне. Защита прав других людей приобрела для меня осмысленный и насыщенный смысл жизни. Я уже не сверну с этого пути.